Я мрачно ухмыльнулся.
Завтра об этом будет знать весь факультет. Такие сведения безумно сложно держать при себе.
— Никогда бы не заподозрила, что ты у нас такой оптимист. Лично у меня от Эльдана мороз по коже. Как остальные наставники могут реагировать на него так… спокойно?
— А чем он, по сути, отличается от прочих? Такой же студиозус, как и все наше стадо бездельников. Те же проблемы, те же желания, те же глупые выходки. Не забывай, сейчас он просто способнее других в нашей профессии, вот и все. Не более и не менее. Он только может быть опасен, так не надо его лишний раз провоцировать, толкая не в ту сторону. Гира отучилась тут, как говорят, вполне нормально, и ничего страшного не произошло. Мириэль тоже проблем никогда не доставляла, так с чего, скажи на милость, Эльдан должен откаблучить что-то эдакое?
— Но он же сильнее своей бабки и матери! — возмутилась женщина. — И характер у него куда более несносный!
А все-таки при чем тут моя родня? Да, у нас дар к некромантии передается по наследству, ну так врожденные способности к какому-то одному виду магии — это еще не признак чего-то преступного. Да и вообще-то я слабей мамы. Не существенно, но все-таки слабее.
— И что с того? Сила — еще не доказательство злокозненности.
Я слушал так внимательно, как только мог, не желая пропустить ни единого слова. Ну, может, хоть сейчас мэтр Вансел проболтается о чем-то важном, и я пойму, что со мной не так?
— Но почему тогда нас всех инструктировали? Нам же объясняли до мельчайших деталей, что делать, если с ним произойдет что-то… не то.
Ёлкин дрын, как говорит дядя Дима. Так им еще и ценные указания на мой счет раздавали… Инструкция по эксплуатации студиозуса Эльдана в чрезвычайной ситуации. Выходит, обо мне действительно знает чертова уйма народу… Вот только я о себе не знаю ничегошеньки.
— Так же было и в случае с Гирой, и в случае с Мириэль. Это обычная процедура в подобной ситуации. Эльдан — совершенно нормальный мальчик, насколько это вообще с ним возможно.
— Не считая того, что он так и норовит кому-нибудь разбить нос, — мрачно заметила наставница.
Э… Ну что есть, то есть. Но невелик грех начистить рыло тому, кто на это напрашивается. Я, может, и не благородный рыцарь, но и не малолетний оторва с повышенной агрессивностью.
— Что опять же нормально для мальчишек его возраста. И скажи на милость, нам больше не о чем поговорить? — недовольно поинтересовался мужчина. — Мы не так часто выбираемся куда-то вдвоем, а сейчас опять беседуем о проблемах факультета и студиозусах.
Правильно, идите отсюда. Идите. Займитесь чем-нибудь более полезным, чем отлов студиозусов по кустам.
— Вообще-то мы патрулируем территорию. И ищем этих самых студиозусов, нарушающих правила.
— Дорогая, мы в любом случае никого не будем искать. Точнее, если будем, то уж точно не тех самых студиозусов.
Мэтр повернулся в мою сторону, и мне на мгновение почудилось, что цепкие серые глаза уставились именно на меня, скрывающегося в тени, вжавшегося в стену здания так плотно, что казалось, еще немного — и я стану фреской.
Хвала Тьме, не заметил.
Или заметил, но дал возможность делать то, что я считаю нужным. И тот и другой вариант для меня удачен.
Я неслышно обошел вокруг нашего корпуса. Все окна были темными. Какая редкость. Обычно у нас после заката жизнь только начинается. Практикумы, зачеты всегда назначались на ночь. А сегодня вообще никого. Неужели так подействовало введение ужесточенного режима?
От этой тишины и безлюдности стало не по себе.
Неожиданно позади меня раздался шорох. Еле слышный. Человеческое ухо бы и не уловило.
Только во мне от человека очень и очень мало.
Я повернулся медленно, аккуратно, чтобы не создавать лишнего шума. Может быть, там ничего страшного и нет… Может быть…
В темноте, в тени дерева, росшего неподалеку, кто-то стоял. Вроде бы это был мужчина. И я чувствовал, что он смотрит на меня. Сперва подумал, будто это кто-то из студиозусов все-таки решил похулиганить, но мгновение спустя… Я почувствовал: передо мной нежить. Многих можно обвести вокруг пальца, подсунув мертвую куклу, но не меня. Я чуял, что жизни в том, кто стоит под деревом, не больше, чем в камне.
А потом мертвяк сделал несколько шагов вперед, ко мне, и я разглядел его лицо, освещенное мутным лунным светом.
— Эдвин? — зачем-то тихо спросил я, понимая, что меня никто не услышит. Это был зомби, пусть и очень умело слепленный. Чувствовалась рука опытного мастера, а рукотворная нежить — это как клинок в чужих руках. Заговаривать с ними бесполезно.
Эдвин был одет в пижаму, зеленую в пчелку, подарок наших девочек на день рождения. Она ему почему-то очень нравилась. И он был бос.
Недолго просидел в своем узилище наш бедолага приятель.
— Эльдан, — едва ли не по слогам прошептал мертвый и снова шагнул вперед.
Он никогда не называл меня по первому имени. Оно ему совершенно не нравилось. Растянутые интонации. Чуть механические, неестественные. Но если бы не мое чутье, я бы не заметил всего этого, обрадованный встречей с пропавшим другом. Вон и пара маскировочных заклятий на трупе висит, чтобы на первый взгляд ничто в мертвом теле не вызвало беспокойства.
Захотелось расплакаться. От отчаяния. От горя. От безнадежности.
Передо мной стоял зомби. Очень хороший. Свежий. Качественный. Мертвое тело, направляемое чужой волей. Любо-дорого посмотреть и поучиться у мастера. Только не хотелось. Потому что это было мертвое тело моего друга и соученика.